"Луч света в тёмном царстве" Н.А. ДобролюбовОригинал статьи - http://az.lib.ru/d/dobroljubow_n_a/text_0040.shtml Краткое содержание статьи. Статья посвящена драме Островского
«Гроза». В начале её Добролюбов пишет о том, что «Островский
обладает глубоким пониманием русской жизни». Далее он подвергает анализу
статьи об Островском других критиков, пишет о том, что в них
«отсутствует прямой взгляд на вещи».Затем Добролюбов сравнивает «Грозу»
с драматическими канонами: «Предметом драмы непременно должно быть
событие, где мы видим борьбу страсти и долга —
с несчастными последствиями победы страсти или с счастливыми, когда
побеждает долг». Также в драме должно быть единство действия, и она
должна быть написана высоким литературным языком. «Гроза» при этом
«не удовлетворяет самой существенной цели драмы — внушить уважение
к нравственному долгу и показать пагубные последствия увлечения
страстью. Катерина, эта преступница, представляется нам в драме
не только не в достаточно мрачном свете, но даже
с сиянием мученичества. Она говорит так хорошо, страдает так жалобно,
вокруг неё все так дурно, что вы вооружаетесь против ее притеснителей и,
таким образом, в ее лице оправдываете порок. Следовательно, драма
не выполняет своего высокого назначения. Все действие идёт вяло
и медленно, потому что загромождено сценами и лицами, совершенно
ненужными. Наконец и язык, каким говорят действующие лица, превосходит
всякое терпение благовоспитанного человека».Это сравнение с каноном
Добролюбов проводит для того, чтобы показать, что подход к произведению
с готовым представлением о том, что должно в нём быть показано,
не даёт истинного понимания. «Что подумать о человеке, который при
виде хорошенькой женщины начинает вдруг резонировать, что у неё стан
не таков, как у Венеры Милосской? Истина
не в диалектических тонкостях, а в живой правде того,
о чем рассуждаете. Нельзя сказать, чтоб люди были злы по природе,
и потому нельзя принимать для литературных произведений принципов вроде
того, что, например, порок всегда торжествует, а добродетель
наказывается». Литератору до сих пор предоставлена была небольшая
роль в этом движении человечества к естественным началам», —
пишет Добролюбов, вслед за чем вспоминает Шекспира, который «подвинул
общее сознание людей на несколько ступеней, на которые до него
никто не поднимался». Далее автор обращается к другим критическим
статьям о «Грозе», в частности, Аполлона Григорьева, который
утверждает, что основная заслуга Островского — в его «народности».
«Но в чём же состоит народность, г. Григорьев не объясняет,
и потому его реплика показалась нам очень забавною».Затем Добролюбов
приходит к определению пьес Островского в целом как «пьес жизни»:
«Мы хотим сказать, что у него на первом плане является всегда
общая обстановка жизни. Он не карает ни злодея, ни жертву.
Вы видите, что их положение господствует над ними,
и вы вините их только в том, что они не выказывают
достаточно энергии для того, чтобы выйти из этого положения. И вот
почему мы никак не решаемся считать ненужными и лишними
те лица пьес Островского, которые не участвуют прямо в интриге.
С нашей точки зрения, эти лица столько же необходимы для пьесы, как
и главные: они показывают нам ту обстановку, в которой
совершается действие, рисуют положение, которым определяется смысл деятельности
главных персонажей пьесы».В «Грозе» особенно видна необходимость
«ненужных» лиц (второстепенных и эпизодических персонажей). Добролюбов
анализирует реплики Феклуши, Глаши, Дикого, Кудряша, Кулигина и пр. Автор
анализирует внутреннее состояние героев «тёмного царства»: «все как-то
неспокойно, нехорошо им. Помимо их, не спросясь их, выросла
другая жизнь, с другими началами, и хотя она ещё и не видна
хорошенько, но уже посылает нехорошие видения тёмному произволу самодуров.
И Кабанова очень серьёзно огорчается будущностью старых порядков,
с которыми она век изжила. Она предвидит конец их, старается
поддержать их значение, но уже чувствует, что нет к ним прежнего
почтения и что при первой возможности их бросят».Затем автор пишет
о том, что «Гроза» есть «самое решительное произведение Островского;
взаимные отношения самодурства доведены в ней до самых трагических
последствий; и при всем том большая часть читавших и видевших эту
пьесу соглашается, что в „Грозе" есть даже что-то освежающее
и ободряющее. Это „что-то" и есть, по нашему мнению, фон
пьесы, указанный нами и обнаруживающий шаткость и близкий конец
самодурства. Затем самый характер Катерины, рисующийся на этом фоне, тоже
веет на нас новою жизнью, которая открывается нам в самой
ее гибели».Далее Добролюбов анализирует образ Катерины, воспринимая его
как «шаг вперёд во всей нашей литературе»: «Русская жизнь дошла
до того, что почувствовалась потребность в людях более деятельных
и энергичных». Образ Катерины «неуклонно верен чутью естественной правды
и самоотвержен в том смысле, что ему лучше гибель, нежели жизнь при
тех началах, которые ему противны. В этой цельности и гармонии
характера заключается его сила. Вольный воздух и свет, вопреки всем
предосторожностям погибающего самодурства, врываются в келью Катерины, она
рвётся к новой жизни, хотя бы пришлось умереть в этом порыве.
Что ей смерть? Все равно — она не считает жизнью
и то прозябание, которое выпало ей на долю в семье
Кабановых».Автор подробно разбирает мотивы поступков Катерины: «Катерина вовсе
не принадлежит к буйным характерам, недовольным, любящим
разрушать. Напротив, это характер по преимуществу созидающий,
любящий, идеальный. Вот почему она старается всё облагородить в своём
воображении. Чувство любви к человеку, потребность нежных
наслаждений естественным образом открылись в молодой
женщине». Но это будет не Тихон Кабанов, который «слишком забит
для того, чтобы понять природу эмоций Катерины: „Не разберу я тебя,
Катя, — говорит он ей, — то от тебя слова
не добьёшься, не то что ласки, а то так сама
лезешь". Так обыкновенно испорченные натуры судят о натуре сильной
и свежей».Добролюбов приходит к выводу, что в образе Катерины
Островский воплотил великую народную идею: «в других творениях нашей
литературы сильные характеры похожи на фонтанчики, зависящие
от постороннего механизма. Катерина же как большая река: ровное дно,
хорошее — она течёт спокойно, камни большие встретились — она через
них перескакивает, обрыв — льётся каскадом, запружают ее — она бушует
и прорывается в другом месте. Не потому бурлит она, чтобы воде
вдруг захотелось пошуметь или рассердиться на препятствия, а просто
потому, что это ей необходимо для выполнения её естественных
требований — для дальнейшего течения».Анализируя действия Катерины, автор
пишет о том, что считает возможным побег Катерины и Бориса как
наилучшее решение. Катерина готова бежать, но здесь выплывает ещё одна
проблема — материальная зависимость Бориса от его дяди Дикого.
«Мы сказали выше несколько слов о Тихоне; Борис — такой же,
в сущности, только образованный».В конце пьесы «нам отрадно видеть
избавление Катерины — хоть через смерть, коли нельзя иначе. Жить
в „тёмном царстве" хуже смерти. Тихон, бросаясь на труп жены, вытащенный
из воды, кричит в самозабвении: „Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем
остался жить на свете да мучиться!" Этим восклицанием
заканчивается пьеса, и нам кажется, что ничего нельзя было придумать
сильнее и правдивее такого окончания. Слова Тихона заставляют зрителя
подумать уже не о любовной интриге, а обо всей этой жизни, где
живые завидуют умершим».В заключение Добролюбов обращается
к читателям статьи: «Ежели наши читатели найдут, что русская жизнь
и русская сила вызваны художником в „Грозе" на решительное
дело, и если они почувствуют законность и важность этого дела, тогда
мы довольны, что бы ни говорили наши учёные и литературные
судьи». |
Меню сайта
Поиск
Архив записей
Друзья сайта
Статистика
Онлайн всего: 2 Гостей: 2 Пользователей: 0 |