Лекция 3. Художественное своеобразие пьесы "Вишнёвый сад"

Два сюжета

Чехов, пожалуй, первый осознал неэффективность старых приемов традиционнойдраматургии. В дочеховской драматургии действие, разворачивающееся на сцене, должно было быть динамичным и строилось как столкновение характеров. Интрига драмы развивалась

в рамках заданного и четко разработанного конфликта, затрагивающего преимущественно область социальной этики.

Конфликт в драме Чехова носит принципиально иной характер.

Особая природа конфликта позволяет обнаружить в чеховских произведениях внутреннее и внешнее действие, внутренний и внешний сюжеты. Причем главным является не внешний сюжет, разработанный достаточно традиционно, а внутренний, который Вл.И. Немирович-Данченко назвал «вторым планом», или «подводным течением».

Внешний сюжет «Вишневого сада» — смена владельцев дома и сада, продажа родового имения за долги.

 Этот сюжет может быть рассмотрен в плоскости социальной проблематики

и соответствующим образом прокомментирован. Деловой и практичный купец противостоит образованным, душевно тонким, но не приспособленным к жизни дворянам. Фабула пьесы — разрушение поэзии усадебной жизни, что свидетельствует о наступлении новой

исторической эпохи. Подобная однозначная и прямолинейная трактовка конфликта была весьма далека от чеховского замысла. Что касается построения сюжета пьесы «Вишневый сад», то в нем отсутствует завязка конфликта, ибо нет внешне выраженного противоборства сторон и столкновения характеров.

Социальное амплуа Лопахина не исчерпывается традиционным представлением о купце-приобретателе. Этот персонаж не чужд сентиментальности. Встреча с Раневской для него — долгожданное и волнующее событие:

Однако в то же время Лопахин — прагматик, человек дела.

Правда, «выход» этот в иную, материальную плоскость — плоскость пользы и выгоды, но не красоты, поэтому хозяевам сада он представляется «пошлым».

Чехов показывает противостояние различных жизненных позиций, но не борьбу характеров. Лопахин умоляет, просит, но его не слышат, точнее, не хотят слышать. В первом и втором действиях у зрителя сохраняется иллюзия, что именно этому герою предстоит сыграть роль покровителя и друга и спасти вишневый сад. Кульминация внешнего сюжета — продажа с аукциона двадцать второго августа вишневого сада — совпадает с развязкой. Надежда на то, что все как-нибудь само собой устроится, растаяла, как дым. Вишневый сад и имение проданы, но в расстановке действующих лиц и их судьбах ничего не изменилось. Более того, развязка внешнего сюжета

даже оптимистична: «Гаев (весело). В самом деле, теперь все хорошо. До продажи вишневого сада мы все волновались, страдали, а потом, когда вопрос был решен окончательно, бесповоротно, все успокоились, повеселели даже... Я банковский служака, теперь я финансист... желтого в середину,

и ты, Люба, как-никак, выглядишь лучше, это несомненно».

Итак, в организации внешнего действия Чехов отступил от канонов классической драмы. Главное событие пьесы оказалось передвинуто на «периферию», за сцену. Оно, по логике драматурга, частный эпизод в вечном круговороте жизни. В центре внимания Чехова

— повседневное течение жизни, течение времени. Внешний сюжет пьесы — имение идет с молотка — перекликается с внутренним сюжетом: человек в потоке времени — «...время идет». И в этом — важнейший философский конфликт пьесы. В своей пьесе Чехов размышляет о том, что делает с человеком время и в какие отношения вступает он с этой неостановимой и бесстрастной силой.

Ход времени

Уже современники Чехова заметили, что «главное невидимо действующее лицо» в его произведениях — «беспощадно уходящее время» (В. Курдюмов). Пьеса «Вишневый сад» дает почти «физическое ощущение текучести времени». Его неумолимый ход — главный нерв внутреннего сюжета комедии. В «Вишневом саде» внешнее действие охватывает время с мая по октябрь. Первый акт пьесы переполнен указаниями на конкретное время. На два часа опоздал поезд. Пять лет назад уехала из имения Раневская. Шесть лет назад умер ее муж, а спустя месяц утонул семилетний сын Гриша. Лопахин вспоминает, как он, пятнадцатилетним, впервые увидел Раневскую. По мере развития действия время отступает в неопределенное

прошлое: «Я тут спала, когда была маленькой...» (Раневская); «В прежнее время, лет сорок–пятьдесят назад...» (Фирс); «Шкаф сделан ровно сто лет тому назад» (Гаев).В настоящем времени живет один персонаж — Лопахин. С его реплики: «Который час?» — начинается действие. Он контролирует время (авторские ремарки не раз указывают, что он смотрит на часы) и не опоздает на поезд: «Мне сейчас, в пятом часу утра, в Харьков ехать». Лопахин поставлен в жесткие рамки настоящего, и возможно, поэтому

он наиболее чутко улавливает ход времени. В первом действии Лопахин дважды повторит: «Время идет», прежде чем назовет дату рокового аукциона — двадцать второе августа. Практически все персонажи в первом действии пребывают в неком пограничном состоянии сна и яви. Они вспоминают прошлое, которое для них оказывается большей реальностью, нежели настоящее. Их мир — мир призрачных грез, чуждый действительно-

сти. «Посмотрите, покойная мама идет по саду...» – радостно восклицает Раневская.  Лирико-элегический тон первого действия, опрокинутого в прошлое, сменяет во втором действии философский диспут о «гордом человеке», который происходит в поле,  у заброшенной часовенки, перед заходом солнца. Бегство от настоящего в будущее чрева-

то не менее горькими потерями, чем погружение в прошлое. Внимая Пете Трофимову, пророчествующему о будущем человечества, герои не слышат предупреждения Лопахина, развивающего заявленную в первом действии тему времени: «Надо окончательно решить — время не ждет». Настоящее требует не восклицаний, но поступков и решений, однако

чеховские герои на них не способны. В этом смысле Петя Трофимов близок Гаеву и Раневской. Абсурдность этих персонажей в том, что они утратили ощущение реальности.  Неспособность к проявлению сильного чувства ставится у Чехова в прямую зависимость от отношений персонажа со временем. Душевные привязанности одних остались в прош-

лом (сюжетная линия Раневская — парижский любовник), другие, устремленные в будущее, растеряли свои человеческие качества («...Мы выше любви» — Петя Трофимов).

Практически все чеховские герои лишены способности любить, ибо это чувство требует душевных затрат и живет только в настоящем.

Третий акт — встреча с настоящим, сопротивляться которому бессмысленно. В нервозной обстановке «бала некстати» отражаются ритм текущей жизни, стремительность, с которой сменяются события. В этом контексте ликование нового хозяина: «Вишневый сад теперь мой!» — обнажает комичность притязаний человека остановить время и ограничить его рамками «теперь». Впрочем, в монологе Лопахина зазвучала неожиданная для него тема: «Я сплю, это только мерещится мне, это только кажется...» Интуитивно он

чувствует иллюзорность победы: «О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь».

Дом пока еще не продан, но предчувствие Раневской, высказанное во втором

действии («Я все жду чего-то, как будто над нами должен обвалиться дом»),

оправдывается. Он и правда «обвалится» под бравурную мелодию лезгинки и «топотанье» Лопахина. Четвертое действие в пьесе наиболее динамичное. Авторская ремарка «пустота» — нейтральный фон ускорившемуся, почти осязаемому ходу времени: счет идет на минуты. Лопахин объявляет: «На дворе октябрь, а солнечно и тихо, как летом. Строиться хорошо.

(Поглядев на часы, в дверь.) Господа, имейте в виду, до поезда осталось всего сорок шесть минут! Значит, через двадцать минут на станцию ехать. Поторапливайтесь ».

Раневская в этом действии предстает в ином временном измерении: «Минут через десять давайте уже в экипажи садиться...»; «Еще минут пять можно»; «Ведь одна минута нужна, только»; «Я посижу еще одну минутку». Меняется ритмический рисунок образа. В этой «минуте» — вся прошлая жизнь: «Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай!.. Прощай!..»

Персонажи пьесы вдруг осознают быстротечность времени: «...А жизнь знай себе проходит» (Лопахин); «Да, жизнь в этом доме кончилась...» (Варя); «Жизнь-то прошла, словно и не жил...» (Фирс). Внутренний сюжет пьесы — то, что не случилось, не произошло. Что значит утрата имения по сравнению с прожитой жизнью, которую не заметил, словно и не жил! Встречи в доме и прощания в «пустоте» отражают глубинный конфликт

пьесы — человек в уходящем времени, что превращает комедию «Вишневый сад» в пьесу о жизни и смерти. Конфликт человека со временем неизбежен, и здесь равны все — и побежденные, и победители.

Время в пьесе Чехова становится не только сюжетообразующим фактором, но и главным действующим лицом, заключающим в себе глубокий философский подтекст.

«Подводное  течение» пьесы

Особая природа конфликта в «Вишневом саде» потребовала от Чехова новых приемов организации сценического действия. Непривязанность действия драмы к событию обусловила зависимость иного рода — зависимость от настроения, не мотивированногологикой причинно-следственных отношений.  «Сюжет настроения» «Вишневого сада» строится как ассоциативный ряд «подробностей чувств» персонажей, раскрывающих суть человеческого общения. Чехова интересуют переживания героя, не декларируемые в монологах ,но проявляющиеся в «случайных» репликах и уходящие в подтекст — «подводное течение» пьесы, что предполагает разрыв между прямымзначением реплики, диалога, ремарки и смыслом, который они обретают в контексте.

Действующие лица в пьесе Чехова, по сути, бездействуют. Динамическую напряженность «создает мучительная несовершаемость» действий, поступков. В подтекст ушли важнейшие психологические характеристики образов. Один из хозяев вишневого сада, Гаев, болтлив, беспечен, легкомыслен. Аура тончайшего юмора и щемящей грусти

окружает этот образ, который раскрывается преимущественно в пространных монологах и репликах «невпопад».

Лейтмотивная ремарка «кладет в рот леденец» приобретает в звучании основной темы пьесы трагикомический оттенок, выявляя конфликтную природу персонажа. Герои «Вишневого сада» погружены в сферу чувств, о которых чаще всего они прямо говорить не могут.

На поверхности — история несостоявшегося брака Вари и Лопахина. На протяжениивсей пьесы замужество Вари обсуждается как почти решенное дело: «Варя выходит за него замуж, это Варин женишок» (Гаев);

Сюжетная линия Варя — Лопахин должна быть дополнена третьим персонажем — Раневской, которая выступает в роли устроительницы судьбы Вари. Это внешний сюжет  комедии, в глубине которого проигрывается внутренняя тема безответной любви-восхищения Ермолая Лопахина «великолепной» Любовью Андреевной. Признание прозвучало уже в первом действии, но его не расслышали или не захотели ответить:

«Лопахин. ...Я забыл все и люблю вас, как родную... больше, чем родную.

Любовь Андреевна. Я не могу усидеть, не в состоянии... (Вскакивает и ходит в сильном волнении.) Я не переживу этой радости... Смейтесь надо мной, я глупая... Шкафик мой родной... (Целует шкаф.) Столик мой».

Каждый участник диалога ведет свою речевую партию. Раневская молчит либопрячется под маской благодетельницы Вари. Это ее ответ на призывные мольбы героя. Лопахин более не дерзнет изливать свои чувства: он будет действовать. Покупка вишневого сада обернется для Ермолая Лопахина окончательным разрывом с тем миром, к которому он так и не смог приблизиться: «Значит, до весны. Выходите, господа... До

свиданция!..» В этом иронически-вульгарном выражении персонажа заключена своя трагедия непонимания и комедия «махания руками».

«Подводное течение» чеховской пьесы таит скрытые в ней смыслы, обнаруживает двойственность и конфликтность, изначально присущие человеческой душе.

Действующие лица

В классической драме герои совершают поступки, произносят монологи, побеждают или погибают. В соответствии с их ролью в развитии действия они подразделяются на положительных и отрицательных, главных и второстепенных. Чеховские же персонажи являют собой существенное отклонение от этих правил. Лишенные героического ореола, они парадоксальны и непредсказуемы. Драматурга интересует не столько характер или поступок, сколько проявление настроения персонажа.

В чеховской пьесе нет главных и второстепенных действующих лиц. Епиходов автору столь же важен, как и Гаев, а Шарлотта интересна не менее Раневской. Даже «случайный»  Прохожий, появляющийся в финале второго акта, лицо эпизодическое, с точки зрения традиционной драмы выполняет в пьесе Чехова определенную смысловую роль.

В развитии сюжета пьесы необходимо учитывать и значение внесценических персонажей. К ним стягиваются многие сюжетные линии комедии: Раневская — «парижский любовник»; Аня — ярославская бабушка — Раневская; Лопахин — Дериганов; Симеонов-Пищик — Дашенька. Все они участвуют в развитии действия. Чеховские персонажи обычно раскрываются не в действиях, а в монологах-самохарактеристиках.

Авторские ремарки в монологах-признаниях героев указывают на несовпадение внешней формы и подтекста.

Полифоническое звучание пьесе придают высказывания персонажей друг о друге. Чаще всего они строятся на сопряжении двух контрастных оценок и выражают внутреннюю нестабильность образа:

«Гаев. ...Тетка очень богата, но нас она не любит. Сестра, во-первых, вышла замуж за

присяжного поверенного, не дворянина... Вышла за не дворянина и вела себя нельзя сказать чтобы

очень добродетельно. Она хорошая, добрая, славная, я ее очень люблю, но, как там ни придумывай смягчающие обстоятельства, все же, надо сознаться, она порочна...»;

Наряду с прямыми («озвученными») оценками героев Чехов широко использует в пьесе и косвенные. Так, образ Гаева вырисовывается не только на основе его восторженных монологов. Исчерпывающе характеризует его «случайная» реплика Фирса, усиленная авторской ремаркой, указывающей на тональность высказывания: «Фирс (чистит щеткой Гаева, наставительно). Опять не те брючки надели. И что мне с вами делать!»

Каждый персонаж в чеховской пьесе индивидуален. Он прост и в то же время

сложен, он не задан изначально. Представление о нем возникает на пересечении различных точек зрения, выраженных в самохарактеристиках персонажей и стилевой разноплановости их речи, в оценках героев другими действующими лицами, в авторских комментариях, содержащихся в ремарках.

Чеховский диалог

В классической драме диалог — одно из важнейших изобразительных средств, где каждое слово выражает позицию противоборствующих сторон. Чехов же в своей драме внешне имитирует разговорную речь. Реплики «невпопад» создают эффект медлительного течения жизни:

«Лопахин. ...Я думаю: "Господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мысами должны бы по-настоящему быть великанами...”

Любовь Андреевна. Вам понадобились великаны... Они только в сказках хороши, а так

они пугают.

Вглубине сценыпроходит Епиходов и играет на гитаре.

(Задумчиво.) Епиходов идет...

Аня (задумчиво). Епиходов идет...

Гаев. Солнце село, господа.

Трофимов. Да.

Гаев (негромко, как бы декламируя). О, природа, дивная, ты блещешь вечным сиянием,

прекрасная и равнодушная, ты, которую мы называем матерью, сочетаешь в себе бытие и смерть,

тыживишь и разрушаешь...

Варя (умоляюще). Дядечка! Аня. Дядя, тыопять!

Трофимов. Вылучшежелтого в середину дуплетом.

Гаев. Я молчу, молчу.

Все сидят, задумались. Тишина. Слышно только, как тихо бормочет Фирс. Вдруг раздается отдален-ный

звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный».

В контексте пьесы такой диалог со «случайными» репликами, самостоятельными речевыми темами и авторскими ремарками перебивает ритм действия и постоянно возвращает к внутреннему сюжету уходящего времени, создавая психологическую атмосферу ожидания «несчастья».

Диалоги в пьесе Чехова — иллюзия общения. За «случайными» репликами персонажей — одиночество героя в мире, неспособность услышать и невозможность быть услышанным. Каждый персонаж ведет свою речевую партию. Она может быть статична или динамична.

Речевая тема, заявленная одним персонажем, может проигрываться в репликах других героев, создавая эффект многослойного толкования. Так, настоящее Шарлотты(«Ничего у меня нет», «В городе мне жить негде») отражается в будущем Раневской, с ее пятнадцатью тысячами ярославской бабушки. В чеховской пьесе значима каждая реплика; проигрываясь в речевых партиях персонажей, она получает полифоническое звучание. Так, неожиданными смыслами наполняется в «Вишневом саде» глагол прошедшего времени «забыли». Впервые слово прозвучит в «бытовом» диалоге. Фирс вспоминает о «прежних временах», когда умели сушить

вишню, а теперь «забыли. Никто не помнит». В иной эмоциональной тональности оно звучит в диалоге Гаева и Раневской:

«Гаев. ...Ты не забыла, Люба? Вот эта длинная аллея идет прямо, прямо, точно протянутый ремень, она блестит в лунные ночи. Тыпомнишь? Не забыла?

Любовь Андреевна (глядит в окно на сад). О, мое детство, чистота моя! <...> Если бы снять с груди и с плеч моих тяжелый камень, если быя могла забыть мое прошлое!»

Не услышанное в первом действии, это слово-предупреждение отзовется в финальной реплике Фирса: «Уехали... Про меня забыли...» В контексте пьесы эта реплика приобретает полифоническое звучание, перекликаясь с фразой Раневской: «Уедем — и здесь не останется ни души». Речь идет уже не об особенностях памяти или эмоциональной глухоте персонажей, но о человеческой душе. Чехов сочетает различные речевые темы, создавая причудливый рисунок течения жизни и атмосферу утраты, прощания, ухода.

В общей партитуре пьесы важна тема автора. Наиболее отчетливо авторская точказрения выражена в ремарках. Язык героев Чехова — обманчивая реальность, сквозь которую поверх слов и их значений, вопреки сказанному, нужно уловить истинное состояние.

В соответствии с авторскими указаниями персонажи совершают действия, расходящиеся с содержанием реплик. И эти действия — проявление истинных чувств, они выражают внутренний настрой персонажей.

Один из важнейших смысловых элементов пьесы — реплика-пауза. Она означает иной, вне конкретного значения слов, уровень душевного общения и глубины чувств. Семантическое наполнение этой ремарки различно: миг абсолютного понимания, тупик общения, предел человеческих возможностей. В третьем действии звучит монолог Лопахина — нового хозяина вишневого сада. Параллельно с речевой темой этого персо-

нажа Чехов мастерски выстраивает сюжет переживаний других героев:

«Любовь Андреевна. Кто купил?

Лопахин. Я купил.

Пауза.

Любовь Андреевна угнетена; она упала бы, если бы не стояла возле кресла и стола. Варя снимает с пояса ключи, бросает их на пол, посреди гостиной, и уходит».

Последующий монолог Лопахина сопровождается ремарками, которые сродни психологическому рассказу: «Смеется», «Хохочет», «Топочет ногами», «Поднимает ключи, ласково улыбаясь», «Звенит ключами», «Слышно, как настраивается оркестр», «Играет музыка, Любовь Андреевна опустилась на стул и горько плачет».

Самостоятельно звучащие речевые партии создают ансамбль чеховской пьесы с неизбежными и необходимыми паузами, когда важно понять то, о чем молчат.

Главный образ

В драматургии произведение обычно имеет центр — событие (персонаж), вокруг которого развивается действие. В пьесе Чехова этот традиционный подход утрачен. Центром чеховской комедии, ее главным персонажем является безмолвный вишневый сад. В этом образе слиты воедино конкретное («Ив «Энциклопедическом словаре» упоминается про этот сад») и вечное («прекрасней которого ничего нет на свете») —

молодость, воспоминания, чистота... счастье. Вокруг образа вишневого сада строится интрига пьесы, он объединяет все персонажи. У каждого из них складываются свои отношения с садом. Он высвечивает духовные

возможности каждого из действующих лиц. В саду не живут, его не созидают, но им грезят, его созерцают. Вишневый сад — это и глубинная тема о соотношении прекрасного и пошлого в действительности. Жизнь груба — она может предстать в обличье Лопахина с топором,

порой нелепа — и тогда промелькнет легкой тенью, подобно Раневской. В вишневом саде сосредоточена поэтическая энергетика пьесы. Это ее важнейший символ, в котором есть лирическое, трагическое, комическое, ироническое, поэтическое начала. Сад углубляет философскую проблематику пьесы: одиночество никем не любимых героев в вечном круговороте жизни. Это одиночество отзывается в судьбе прекрасного, но невостребованного сада, таящего в себе безмолвную иронию по отношению к хозяевам —

и старым, и новым.

Жанр

Чехов настаивал на том, что «Вишневый сад» — комедия. Первые режиссеры-постановщики Московского Художественного театра прочитали ее как трагедию. Спор о жанре пьесы продолжается по сей день. Диапазон режиссерских интерпретаций широк: комедия, драма, лирическая комедия, трагикомедия, трагедия. Ответить однозначно на этот вопрос невозможно. Трагическое в «Вишневом саде» постоянно сбивается на фарс,

а сквозь комическое проступает драма.

В этой пьесе юмор выступает как форма осмысления жизни в ее странных и грустных противоречиях, за которой просматривается попытка автора заглушить тревожные предчувствия, навеянные временем.  В одном из писем Чехова есть такие строки: «После лета должна быть зима, после молодости старость, за счастьем несчастье и наоборот; человек не может быть всю жизнь здоров и весел, его всегда ожидают потери, он не может

уберечься от смерти, хотя бы был Александром Македонским, — и надо быть ко всему готовым и ко всему относиться как к неизбежно необходимому, как это ни грустно. Надо только по мере сил выполнить свой долг — и больше ничего». Эти мысли созвучны тем чувствам, которые вызывает пьеса «Вишневый сад».