Ведущий образ «Облака в штанах», как и всего дооктябрьского творчества в целом, — образ «я». Б. Пастернак говорил о трагедии «Владимир Маяковский»: «Заглавье было не именем сочинителя, а фамилией содержанья». Становясь содержательным центром, «эго» достигает грандиозных размеров, но все-таки остается человеческим «я»: «Что может хотеться этакой глыбе? / А глыбе многое хочется!» «Я» в «Облаке» — громадное, переполняющее собственные границы («чувствую / «я» / для меня мало. / Кто-то из меня вырывает упрямо»). Оно всесильное, но оно и одинокое. Лирический герой поэмы — варвар, грубый гунн, зовущий к разрушению, к насилию («Видишь, я нагибаюсь, / из-за голенища / достаю сапожный ножик. <…> Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою / отсюда до Аляски»). Но он и беззащитен, нежен, когда, отбрасывая рыжий парик вульгарной нарочитости, многократно произносит «Мама» губами, только что извергавшими совсем другую «мать».
Лирический герой ощущает себя уже большим, но еще ненужным. Отсюда — отроческая обида на Бога, на несовершенство всего мира, нежелание замечать прямую взаимозависимость явлений. «Ты царь: живи один», — спокойно констатировал Пушкин. Ранний Маяковский эту неизбежную логику не приемлет: гордясь сознанием собственной незаурядности, он жестоко страдает от одиночества. Этим определяется своеобразие его ницшеанства. У раннего Маяковского ницшеанские мотивы заявлены и в лирике («Вам завещаю я сад фруктовый / моей великой души» — «Ко всему»), и в поэмах («А я / на земле / один / глашатай грядущих правд» — «Война и мир»), и в статьях, где поэт назван завоевателем, где футуристы представлены как «новые люди новой жизни»,— недаром первоначально "Облако в штанах" именовалось «Тринадцатый апостол».
Герой ранней поэзии В. Маяковского стремится отринуть обыденное, преобразоваться в сверхчеловека, но человеческое в нем сохраняется. Комментируя «Облако в штанах», даже в собственном ницшеанстве он видит способ возвеличить человека. Герой готов отдать все «за одно только слово, / ласковое, человечье», но красивые люди исчезли, вокруг — бездарные, пошлые существа. Отсюда — тоска, мечта, но отсюда и озлобленность. И недаром лирического героя называют иногда богодьяволом, прекрасным мерзавцем.
Разбирая «Облако в штанах» и раскрывая проблематику дооктябрьского творчества поэта в целом, важно держать в поле зрения обе вступившие здесь в столкновение силы: и человека, и мир. До недавнего времени ранние стихи и поэмы прочитывались прежде всего как обвинение окружающему. В разряд обязательных цитат входили лозунги из предисловия ко второму изданию: «долой вашу любовь», «долой ваше искусство», «долой ваш строй», «долой вашу религию» — «четыре крика четырех частей». Теперь трагедию все чаще склонны выводить исключительно из характера лирического героя, и концовка второй части поэмы как будто бы дает основания для подобной трактовки, но еще нагляднее открывает она постоянную противоречивость устремлений:
А я у вас — его предтеча;
я — где боль, везде;
на каждой капле слезовой течи
распял себя на кресте.
Уже ничего простить нельзя.
Я выжег души, где нежность растили.